ПАПА ХЕМИНГУЭЙ, ПОСЕЩАЕМЫЙ АНГЕЛОМ

Хоселито Моралес черен, как ночь, и сейчас он наверняка прогуливается по улицам Гаваны со своим потрепанным картонным портфелем, полным авокадо. Он и авокадо представляют собой странную смесь зеленого с черным, выделяющуюся на фоне вечно изменчивых красок Карибов.

- Вы знаете, что все благородные боксеры попадают на небо? - спросил он меня однажды вечером, когда мы сидели на набережной.
- На какое небо? - спросил я его в ответ.
- Не на небо церковников, а на другое, где всегда множество красивых девушек, которые никогда не говорят нет, когда ты приглашаешь их танцевать. На этом небе каждый может пить сколько угодно рома и бесплатно. Это - небо, на котором Папа Хемингуэй принимает всех, кто при жизни был благороден.

Мне понравилась идея Хоселито и я уверовал в это небо.

Сегодня, когда приближается 35 годовщина смерти Эрнста Хемингуэя, его внучка Маргот решила отправиться в путь, чтобы встретиться со своим дедом, и я хочу верить что где бы это небо ни находилось, там будет праздник со множеством рома и карибской музыки.

Папа Хемингуэй сопровождает меня с детских лет. Напротив пекарской доски, на которой я пишу, висит его фотография, на которой он в толстом шерстяном свитере и на его лице видны все отметины, выгравированные жизнью. Пишу отметины, а не шрамы, потому что шрамы - это памятники боли, отметины Хемингуэя, в отличие, говорят мне: видишь, товарищ, отсюда рождается литература, из этих отметин, которые становятся дипломами всего пережитого.

Множество раз я шел по его стопам в Испании, Италии, на Кубе, и всегда находил следы, которые укрепляли во мне это чувство нежности к Учителю. Я следовал за ним, но не в Испании боя быков, а в Испании поражения Республики, потому что в этом пространстве Хемингуэй спас лучшее из того что есть в человеческом существовании.

Один мой дядя, который воевал в Интернациональных Бригадах, сумел описать это: "Он знал, что дело республиканцев проиграно, но остался с нами, не для того, чтобы прибавить нам мужества, этого было в избытке. Он остался, чтобы напомнить нам о том, что у нас есть достоинство и что борьба не заканчивается на фронтах Теруэля и Сарагосы. Она продолжается за Пиренеями и за Уралом. Он остался, чтобы сказать нам, что борьба за человеческое достоинство - задача планетарная".

Однажды утром, в Венеции, я отправился очень рано на лодке в аэропорт. Стояла зима, и лучи рассвета заливали город смутными, почти нереальными красками. Наша лодка ранила зеркальную гладь каналов, и вдруг в этом отражении еще спящей Венеции я увидел силуэт старика, бессильно и молчаливо вперившегося в тишину зари, единственную форму принять невозможность любви к женщине, которая намного, слишком намного моложе, и не из страха быть отвергнутым и не из моральных измышлений, а просто для того, чтобы спасти для этой женщины ее возможность любить.

В этой лодке я еще раз пережил весь сюжет "За рекой, в тени деревьев" и увидел, как Папа Хемингуэй, на время превратившийся в этого старика, удаляется к другим берегам залива, чтобы продолжить свою охоту на уток - прекрасный повод для такого мудрого романа о любви.

На карибских берегах я находил его во всех рыбаках, "синеглазых и непобедимых", синеглазых не за счет англосаксонской крови, а из-за того, что они окрашены морем и лишениями.

Каждый день я здороваюсь с ним, и каждый день Папа Хемингуэй отвечает, объясняя мне, что искусство писать сродни труду ремесленника. Я здороваюсь с ним и говорю ему, что все его советы являются для меня заповедями: "прекращай писать только тогда, когда знаешь, что следует дальше. Помни, что прекрасные романы могут быть написаны словами, стоящими двадцать долларов, но заслуга писателя в том, чтобы смочь написать их словами ценой в двадцать центов. Не забывай никогда, что твое ремесло - это лишь часть твоей судьбы. Нехватка одной полосы не может изменить шкуру тигра, но одно лишнее слово способно убить любую историю. Место избавления от печали - бар, но ни в коем случае не литература".

Иногда я пытаюсь представить самоубийство Папы Хемингуэя. Наверное, тем утром 1961 года он посмотрел в зеркало и задал себе вопрос: - И что теперь?

Вокруг стояли горы Айдахо, деревья, травы, птицы, его коты (накануне ночью один из них исцарапал книгу Поля Лафаржа), все к чему сводилась жизнь гиганта. И что теперь?

И тогда, в решимости избавиться от этой слабости, угрожавшей с ним покончить, он снял со стены винтовку.

Через тридцать пять лет его внучка с ним, на этом небе, о котором рассказал мне в Гаване Хоселито Моралес. Не на небе церковников, а на том, другом, где жизнь всегда праздник.

Перевод с испанского Олега Ясинского

Редакция текста: Сергей Денвер, Washington, USA. Перепечатка запрещена.

Вы можете задать вопрос через форму обратной связи: (задать вопрос)
Если вы пользуетесь меседжером Телеграм, в этом случае для связи с нами используйте имя: @braso
Если вы пользуетесь Вашим почтовым сервером, в этом случае для связи с нами используйте адрес mailto: parusau@gmail.com
Работает высокоскоростной Чат и форум. Также при необходимости используем СКАЙП

Ко всем просьба: • Все вопросы и обсуждение на форуме